Священномученик Петр (Петр Григорьевич Голубев) родился 12/25 января 1880 года в селе Коледино Подольского уезда Московской губернии. Уже через два дня после рождения младенец был крещен. Отец его Григорий Петрович Голубев служил псаломщиком в Троицкой церкви в том же селе. Он умер, когда мальчику было три года. После смерти отца до восьмилетнего возраста Петр проживал в родном селе с матерью Пелагией Евграфовной. В августе 1888 года Петр Голубев поступил в приготовительный класс Перервинского духовного училища, которое окончил в 1894 году. «По окончании полного курса учения Голубев причислен ко 2-му разряду училищных воспитанников» и «признан достойным перевода в 1-й класс Семинарии без сдачи приемного испытания».
С 1894 по 1900 год Петр учился в Московской Духовной Семинарии, по окончании которой работал в течение четырех лет учителем в церковноприходской школе села Старое Коломенского уезда. В 1904 году Петр Голубев был рукоположен во диакона и служил до 1914 года в селе Покровское Московского уезда. После рукоположения во иерейский сан с 1914 по 1925 год отец Петр служил священником в селе Шебанцево Подольского уезда. В это время он был лишен избирательных прав. С 1925 года по день ареста – 22 марта 1938 года – отец Петр служил в Успенской церкви села Петрово-Дальнее Красногорского района.
Супруга отца Петра – Голубева Клавдия Константиновна. К моменту ареста ей исполнилось 58 лет.
Отец Петр был арестован 22 марта 1938 года. На следующий день после ареста состоялся допрос обвиняемого. Священнику было предъявлено обвинение в том, что он «систематически среди окружающего населения проводил контрреволюционную агитацию против Советской власти». В предъявленном обвинении отец Петр виновным себя не признал.
16 июля 1938 года судебная «тройка» при Управлении НКВД СССР по Московской области приговорила о. Петра к расстрелу. 3 августа 1938 года приговор был приведен в исполнение – отца Петра расстреляли на Бутовском полигоне под Москвой. Место погребения – неизвестно.
Память священномученика Петра (Голубева) совершается 21 июля / 3 августа, в день Собора новомучеников и исповедников российских и в день Собора новомучеников Красногорских.
Житие священномученика Виктора
(Смирнова Виктора Павловича)
1875 – 1937
Священномученик Виктор родился 20 октября 1875 года в селе Ильинское Звенигородского уезда Московской губернии в семье псаломщика Павла Смирнова. В 1891 году он окончил Звенигородское духовное училище, а в 1898 году - Вифанскую Духовную семинарию, по окончании которой поступил учителем в одну из церковноприходских школ Можайского уезда Московской губернии.
7 ноября 1902 года Виктор Павлович был рукоположен во священника в Ильинский храм в селе Сандыри Коломенского уезда. В апреле 1930 года отца Виктора перевели в храм в честь Рождества Христова погоста Хотяиново Коломенского района, а в марте 1934 года - в Троицкий храм селения Протопопове, вошедшего теперь в состав города Коломны.
За многолетнее усердное служение отец Виктор в 1927 году был возведен в сан протоиерея, в 1930 году награжден крестом с украшением, в 1936 году — палицей.
В 1930 году за неуплату налога отец Виктор был приговорен к трем месяцам принудительных работ. 27 ноября 1937 года протоиерей Виктор Смирнов был арестован и заключен в одну из тюрем города Коломны.
На следующий день, 28 ноября, следователь вызвал двух свидетелей, которые были хорошо знакомы отцу Виктору. Оба лжесвидетеля подписали протоколы показаний, в которых оговорили священника в проведении активной антисоветской деятельности. На допрос был вызван отец Виктор.
- Вы арестованы за контрреволюционную деятельность. Признаете ли себя виновным? — спросил следователь.
- Контрреволюционной деятельности я не проводил, виновным себя в этом не признаю, - отвечал священник.
- Следствие располагает данными, что вы проводили контрреволюционную деятельность, высказывали антисоветские настроения. Требуем от вас правдивых показаний по существу.
- Контрреволюционной антисоветской деятельности я никогда не проводил.
Следователь спросил, знакомы ли ему свидетели. Получив утвердительный ответ, следователь прочитал отцу Виктору их показания и потребовал, чтобы он признал себя виновным. Отец Виктор ответил категорическим отказом.
- Вас уличают в проведении контрреволюционной деятельности свидетели. Подтверждаете ли их показания и признаете ли себя виновным? — потребовал следователь.
- Показания свидетелей я отрицаю и виновным себя в проведении контрреволюционной деятельности не признаю.
В тот же день следствие было закончено и отец Виктор был переведен в Таганскую тюрьму в Москве. 1 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила его к расстрелу. Протоиерей Виктор Смирнов был расстрелян 8 декабря 1937 года на полигоне Бутово под Москвой и погребен в общей безвестной могиле.
Память священномученика Виктора (Смирнова) совершается 25 ноября / 8 декабря, в день Собора новомучеников и исповедников российских и в день Собора новомучеников Красногорских.
Житие мученика Матфея (Гусева Матфея Ивановича) 1868-1938
Мученик Матфей родился 9 августа 1868 года в селе Нахабино Павловской волости Звенигородского уезда Московской губернии в семье крестьянина Ивана Гусева. Матвей окончил сельскую школу и работал, пока не обзавелся своей семьей, в хозяйстве отца. Впоследствии он имел свое большое крестьянское хозяйство и поставлял овес и сено для постоялого двора. Матвей был прихожанином Покровского храма в родном селе и состоял членом церковного совета, что при аресте в 1937 году послужило главным обвинением против него и доказательством его преступности; председатель и секретарь сельсовета написали о нем, что он «является ярым церковником и имеет связь с попами».
В 1933 году Матвей Иванович был арестован за невыполнение сельскохозяйственного задания, имущество его было конфисковано, а сам он приговорен к восьми годам заключения. После усиленных хлопот, приговор как неправосудный был отменен, а Матвей Иванович после пятнадцати дней заключения освобожден.
Опрошенные в июле 1937 года свидетели показали, что Матвей Иванович, обсуждая вопрос о закрытии в Нахабино храма, говорил, что если бы он был помоложе, то церкви не удалось бы закрыть, а сейчас, хотя и хотят священник с церковной старостой что-то делать, да побаиваются. Свидетели также показали, что Матвей Иванович говорил будто бы, что советская власть никому не дает свободы, говорят о сталинской конституции, о свободе религии, а сами церковь хотят закрыть.
Матвей Иванович был арестован 7 сентября 1937 года и заключен в Таганскую тюрьму в Москве. Ему исполнилось семьдесят лет; после ареста врач местной больницы, освидетельствовав состояние его здоровья, признал почти полную потерю зрения и старческую дряхлость.
— Когда и сколько времени вы были церковным старостой? — спросил его следователь.
— Церковным старостой я никогда не был, но я состоял в церковном совете и был активным церковником, — ответил Матвей Иванович.
— В июне 1937 года в разговоре с односельчанином вы клеветали на советскую власть и конституцию. Дайте показания.
— В июне 1937 года я говорил: «Церковь закрыли, значит, такое время пришло». Больше я ничего не говорил. -
— В июле 1937 года в разговоре с односельчанином вы клеветали в контрреволюционном духе на советские законы. Дайте показания.
— В июле 1937 года я говорил: «Советская власть в своей конституции разрешает свободно проповедовать религию, отделила Церковь от государства, а церкви закрываются без нашего согласия...» Больше я ничего не говорил.
— С кем вы имели связь? Дайте показания.
— По долгу службы в церковном совете в 1937 году я часто ходил к священнику церкви села Нахабино и к церковной старосте, также по долгу службы в церкви.
— Какой разговор вы имели со священником?
— Разговор при встречах со священником вели чисто церковный. Один раз был разговор со священником о конституции. Я говорил, что церковь отделена от государства, и мы можем ее теперь ремонтировать. Других разговоров не вели.
— Следствию известно, что вы в разговоре с односельчанином в июне 1937 года, — снова и снова возвращался следователь к одним и тем же показаниям дежурного свидетеля, — клеветали на существующий строй и политику колхозного строительства. Дайте показания.
— Я никогда не клеветал на существующий строй. Я говорил, значит, такое время пришло, тяжелое, кругом вражда. Как написано в Евангелии, сын на отца, а отец на сына. Других разговоров я не вел.
— Признаете ли себя виновным в предъявленном вам обвинении? - в последний раз спросил Матвея Ивановича следователь.
— В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю, — ответил тот.
10 октября 1937 года тройка НКВД приговорила Матвея Ивановича к десяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Матвей Иванович Гусев скончался в Сиблаге 18 января 1938 года и был погребен в безвестной могиле.
Память мученика Матфея (Гусева) совершается 5/18 января, в день Собора новомучеников и исповедников российских и в день Собора новомучеников Красногорских.
Великая Княгиня Елизавета Феодоровна родилась в благочестивой семье от брака Великого Герцога Гессен-Дармштадтского Людвига IV и принцессы Алисы, дочери Английской Королевы Виктории, 1 ноября 1864 года (20 октября ст. ст.). У герцогской четы было пятеро дочерей и два сына. Все дети воспитывались в традициях старой Англии. Их мать принцесса Алиса старалась привить детям качества, основанные на глубоких принципах христианства. Одежда и еда были простыми, дети выполняли домашнюю работу, убирали комнаты. Герцогская чета раздала большую часть своего состояния на благотворительные нужды. Ими были посещаемы госпиталя, приюты, дома для инвалидов, куда часто ходили и дети. Одним из главных качеств принцессы Эллы (так звали в детстве Великую Княгиню) была высокая религиозность и любовь к ближнему.
Выйдя замуж за российского Великого Князя Сергея Александровича, (Великий Князь с 1891 г. занимал пост генерала — губернатора Москвы и погиб от рук террориста Каляева 4 февраля 1905г.), она всем сердцем приняла Россию, православную веру. Ее знал весь мир как великую женщину любви, принесшую на алтарь страждущего человечества не только честь и славу, все свое состояние, все часы своей жизни. Святая преподобномученица Елисавета ставила во главу своей жизни и всех дел любовь. Эта любовь трудное для нее делала легким и удобным, служение страждущему человечеству привлекательным, прощение врагам возможным.
В 1891 году в Лазареву Субботу над ней был совершен чин принятия в Православную Церковь через Таинство Миропомазания с оставлением прежнего имени, но уже не в честь католической святой Елизаветы Тюрингенской, а в честь святой праведной Елисаветы, матери святого Иоанна Предтечи. Император Александр III благословил свою невестку драгоценной иконой Нерукотворного Спаса, с которой Елизавета Феодоровна и приняла мученическую смерть.
Дела благотворительности были для нее настоящей жизненной потребностью. Учредителем и попечителем ряда благотворительных организаций и комитетов стала она в Санкт — Петербурге и Москве. Во время русско — японской войны Великая Княгиня Елизавета Феодоровна устроила в Московском кремле мастерские, где шили перевязочный материал, теплую одежду, собирали медикаменты, продовольствие для солдат, посылки с образками, снаряжали походные церкви. Было сформировано несколько санитарных поездов, открыт госпиталь в Москве, оказывалась помощь солдатским вдовам и сиротам.
5 февраля 1905 года произошло страшное событие, изменившее всю жизнь Елизаветы Феодоровны. От взрыва бомбы революционера — террориста Каляева погиб любимый супруг ее — Великий Князь Сергей Александрович. Каждый наслышан о великом мужестве Княгини, когда она своими руками собирала куски тела своего мужа. Позднее она нашла в себе силы, сняв траур, и надев то же самое голубое платье, что было на ней во время покушения, отправиться навестить умирающего кучера, 25 лет прослужившего Великому Князю.
После смерти мужа Великую Княгиню Елизавету больше ничего не связывало со светской жизнью. Привитые ей с детства любовь и сострадание к ближним привели ее к созданию в Москве обители любви и милосердия во имя святых жен — мироносиц Марфы и Марии.
Когда Великую Княгиню возводили в сан настоятельницы (в 1910 году) она сказала: «Я оставляю блестящий мир… Но вместе со всеми вами я восхожу в более великий мир — в мир бедных и страдающих».
При Марфо-Мариинской обители была устроена больница, амбулатория, аптека, приют для девочек — сирот, воскресная школа, библиотека, столовая для бедных, два храма.
Великая Княгиня Елисавета с 1910г. была настоятельницей созданной ею обители. Наряду с сестрами Вел. Княгиня сиделкой проводила бессонные ночи у постели тяжелобольных, ассистировала при операциях, посещала московские трущобы. Подвижническая жизнь и деятельность созданной ею обители снискала у русского народа уважение к этой светлой женщине, ее при жизни почитали святой.
Гонимые в родной земле, не покинувшие своего Отечества, Романовы стали заложниками октябрьского политического переворота 1917г. и разразившейся в России гражданской войны. На третий день святой Пасхи 1918 года в день Иверской иконы Божьей Матери большевики арестовали Великую Княгиню Елизавету и увезли ее в г. Пермь. С ней разрешили ехать только двум сестрам — Варваре и Екатерине. Конвоиры обращались с ней грубо — с ней, такой милосердной к ближним! В Перми их поместили в женский монастырь. По дороге в Алапаевск они находились в Екатеринбурге несколько дней, но где именно, пока неизвестно.
Весной 1918 года в Екатеринбург привезены и помещены были в грязной гостинице Великий Князь Сергей Михайлович с секретарем Федором Михайловичем Ремезом, три брата, сыновья Великого Князя Константина Константиновича, — Иоанн, Константин, Игорь и Князь Владимир Палей.
20 мая Великая Княгиня Елизавета Феодоровна и остальные узники были привезены в г. Алапаевск и помещены в Напольной школе на краю города. Сначала они пользовались относительной свободой, работали на школьном дворе, разбили огородик, посадили цветы, ходили в храм, гуляли в поле около школы; жили в большой дружбе и любви.
Контроль за Романовыми проявляли члены большевистского Совета, чекисты, комиссары и красногвардейцы. С середины июня для узников ужесточился тюремный режим. В комнатах Князей проводили ночные обыски, изъяли личные вещи, оставив только смену белья, документы. У каждого из Князей при себе были нательные крестики, иконки, самое дорогое, что осталось при них, молитвословы, акафисты и еще фотографии, напоминавшие им о родных.
Сестер Варвару и Екатерину перевезли в Екатеринбург и предложили идти на свободу, но сестры умоляли оставить их при Матушке. Келейница ее Варвара сказала, что готова даже дать подписку кровью, что желает разделить судьбу с Великой Княгиней. Она была отправлена обратно в Алапаевск.
В ночь с 17 на 18 июля узников вывезли на конных повозках к заброшенной Нижне — Селимской шахте, что находилась в 12-ти верстах от города. Здесь было совершено убийство. Князья были сброшены живыми в шахту. Великий Князь Сергей Михайлович, оказавший сопротивление, был убит выстрелом из револьвера. Шахту забросали хворостом и гранатами. Скрыть злодеяние не удалось, по городу стали распространяться слухи, что Романовы убиты алапаевскими большевиками. По преданию один из крестьян, оказавшийся случайным свидетелем той страшной ночи, рассказывал, что Святая преподобномученица, стоя на краю шахты, повторяла слова Спасителя, молясь об убийцах: «Господи, прости, ибо не ведают, что творят».
После взятия Алапаевска Сибирскими войсками Белой Армии 28 сентября, вскоре было обнаружено местонахождение шахты. 11 октября тела были подняты на поверхность и проведена медицинская экспертиза, установившая мученическую кончину Князей. Святая преподобномученица Елисавета упала на выступ 15-метровой глубины, сама сильно пострадавшая при падении, перевязала в темноте рану Князя Иоанна, употребив для этого свой апостольник (белый монашеский плат).
Тела были перенесены в прикладбищенскую церковь св. вмц. Екатерины. Весь день 18 октября над телами мучеников служились панихиды, а вечером была отслужена заупокойная всенощная служба. На следующий день крестным ходом при стечении большого числа людей, священства, подняв гробы на раменах, тела понесли в Свято — Троицкий собор, где была отслужена заупокойная Литургия и отпевание.
Распоряжение о месте погребения сделал адмирал А. В. Колчак. Под печальный перезвон колоколов, общенародное пение «Святый Боже» гробы мучеников перенесли в склеп, устроенный с южной стороны алтаря собора.
14 июля 1919 г. при отступлении Белых частей, останки убиенных были вывезены в Сибирь. Разрешение на перевозку гробов получил игумен Серафим, друг и духовник Великой Княгини Елисаветы Феодоровны. Шесть тел были захоронены в апреле 1920 года под сенью храма преподобного Серафима Саровского при Русской Духовной миссии в Пекине.
Тела же святых мучениц Великой Княгини Елисаветы Феодоровны и инокини Варвары были сопровождены далее во Святую Землю, Иерусалим и были упокоены в усыпальнице при храме святой равноапостольной Марии Магдалины.
Захоронения останков остальных мучеников оставались в Российской Духовной Миссии (ныне посольство РФ) до 1947 года. В 1947 году по указанию из Москвы они были преданы земле на православном кладбище близ городских ворот Аньдинмэнь. После 1988 года, когда кладбище было окончательно ликвидировано, на его территории был разбит парк, а на участке с захоронениями мучеников устроили поле для игры в гольф.
В 1992 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви причислил к лику Святых Новомучеников Российских Великую Княгиню Елизавету и инокиню Варвару, установив празднование им в день их кончины 18 июля (н. ст.).
Священномученик Сергий родился 6 июня 1882 года в Московской губернии в деревне Баньки, в которой располагалась в то время Знаменская мануфактура Полякова, где его отец Иван Голощапов долгое время работал художником по тканям. В семье было пятеро детей, отец часто болел и по этой причине оставался без работы. Это обстоятельство еще более ограничивало скудные средства семьи. Вскоре после рождения младшего сына, Сергея, вся семья переехала в село Алексеевское, расположенное в то время на окраине Москвы. Здесь прошли его детство и юность. Здесь он получил первые религиозные впечатления и представления о Церкви и церковной жизни.
В своем очерке о святом праведном Иоанне Кронштадтском он, касаясь впечатлений детства, писал: «Я был еще ребенком, когда в нашем доме впервые узнали о дивном пастыре. Однажды моя мать пришла от своей хорошей знакомой и сказала: "В Кронштадте, за Петербургом, есть необыкновенный священник — отец Иоанн. Его окружают толпы народа; он раздает деньги бедным, предсказывает будущее и исцеляет больных. Народ окружает его тысячами”. Как сейчас помню нашу маленькую квартирку, где весть об отце Иоанне впервые коснулась моего слуха, проникла в сердце, в самую душу и там глубоко запала. О нем говорили часто наши родные и знакомые, о нем неслись печатно и устно новые и новые вести, ходило много толков в народе; и с той же поры мысль об отце Иоанне Кронштадтском уже не покидала ни меня, ни всех членов нашей семьи... Часто заочно моя мать обращалась к нему с горячей просьбой помолиться о том или другом деле за нас пред престолом Божиим. При этом говорила она, что замечала, когда о чем попросит его, то исполняется. Этой заочной просьбе к нему она и меня научила. И пишущий эти строки сам, много раз просив о чем-либо заочно молитв отца Иоанна, получал желаемое».
С ранних лет Сергей отличался большой религиозностью, он пел в церковном хоре и прислуживал в алтаре. Преподаватель Закона Божия в начальной школе, видя благочестивое настроение мальчика и учитывая бедность семьи, порекомендовал его родителям отдать Сергея для дальнейшего образования в Заиконоспасское духовное училище, где обучение было бесплатным. Родители последовали его совету. Окончив духовное училище, Сергей поступил в Московскую Духовную семинарию. Здесь он познакомился с отцом Иоанном Кронштадтским, сподобившись великой чести прислуживать ему в алтаре. «О Боже, можно ли описать то состояние, в котором находился я во время этой литургии, совершаемой отцом Иоанном! — писал впоследствии Сергей Иванович. — Это было что-то поистине необыкновенное, невыразимое, что можно было чувствовать, воспринимать непосредственно душою».
По окончании в 1904 году Московской Духовной Семинарии Сергей Иванович был принят в Императорскую Московскую Духовную Академию. В 1908 году окончил Московскую Духовную Академию 3-м магистрантом LXIII курса
(1904 — 1908 гг.) [14], и был оставлен при Духовной Академии профессорским стипендиатом на один год. В Духовной Академии он учился на одном курсе вместе с будущим известным богословом священником Павлом Флоренским. Во время обучения в академии Сергей Иванович активно печатался в различных церковных изданиях. Будучи профессорским стипендиатом, он написал и с успехом защитил кандидатскую диссертацию на тему «Божественность христианства», после чего был назначен на должность помощника инспектора в Московскую Духовную семинарию.
В 1908 году он женился на девице Ольге Борисовне Кормер из села Алексеевского, которую он знал с детства. После свадьбы они поселились в Сергиевом Посаде, где Сергей Иванович был назначен на освободившуюся должность преподавателя семинарии на кафедре философии, логики и психологии, полагая преподаванию и ученым занятиям посвятить всю свою жизнь. Получив высшее богословское образование, он по соображениям идейным не хотел становиться священником: будучи человеком свободомыслящим, претерпев многие скорби и трудности в своем нищем детстве и юности, когда получение образования было связано для него с усилиями чрезвычайными, он находил неудовлетворительным положение Православной Церкви в государстве. На вопрос следователя в 1937 году, почему, окончив академию, он не стал служить священником, отец Сергий ответил, что в то время государственные и церковные законы обязывали священника быть на службе у государства, а это его не устраивало.
Несколько лет, наполненных напряженным трудом, привели от природы слабое здоровье Сергея Ивановича в полное расстройство, и в конце концов появились признаки заболевания туберкулезом. В 1913 году Сергей Иванович вместе с женой отправился в Башкирию, чтобы пройти курс лечения кумысом.
В 1914 году началась Первая мировая война, и Сергей Иванович должен был быть призван в армию, но по причине расстроенного здоровья он был освобожден от службы. Взамен этого он должен был нести дополнительное послушание — преподавать на курсах при Покровской общине сестер милосердия, находившейся на Покровской улице в Москве. Несмотря на занятость на преподавательском поприще, Сергей Иванович не оставлял мысли о научной работе и в марте 1916 года представил в академию для защиты магистерскую диссертацию, которая по неизвестным причинам не была защищена. К этому времени Сергей Иванович опубликовал более двадцати статей, очерков и заметок в периодической церковной печати.
В 1917 году в России установилась богоборческая власть, с приходом которой прекратилось существование Духовной семинарии, прекратилась и преподавательская деятельность Сергея Ивановича.
В 1917–1918 годах в Москве проходил Поместный Собор Русской Православной Церкви, к работе которого Сергей Иванович был привлечен в качестве делопроизводителя, и здесь он познакомился с Патриархом Тихоном.
В это время семью Сергея Ивановича выселили из казенной квартиры при семинарии — сначала на улицу, а затем дали маленькую комнату в коммунальной квартире на Сретенке. В доме, несмотря на зимнее время, не было ни отопления, ни освещения. В качестве отопительного прибора посреди комнаты стояла небольшая железная печка, которую топили сначала мебелью, а затем книгами.
После закрытия семинарии Сергей Иванович стал преподавать русский язык и литературу в средней школе (бывшей гимназии Баумерт), в которой и среди преподавателей, и среди учеников царили нищета и голод: все сидели на уроках в верхней одежде, и у учителей, и у учеников случались голодные обмороки. По совместительству Сергея Ивановича пригласили читать лекции на курсах политпросвета в одной из воинских частей, что несколько облегчило материальное положение семьи, так как здесь ему вознаграждение выдавалось не деньгами, а продуктами.
Окружающие страдания, гонения на Русскую Православную Церковь, любовь к отечеству привели его к решению принять сан священника, которое окончательно утвердилось после беседы с Патриархом Тихоном. В феврале 1920 года Сергей Иванович был рукоположен в сан диакона, а в мае того же года — в сан священника и назначен настоятелем храма святителя Николая в Покровском, напротив Покровской общины сестер милосердия. Рядом с храмом был церковный дом, в котором две комнаты были отведены настоятелю. Со всей энергией пастыря, только что вступившего на священническое поприще, отец Сергий взялся за дело благоустроения и просвещения прихода. Кроме богослужений он организовал при храме некое подобие начальной школы для прихожан, где в доступной форме разъяснял содержание Священного Писания, церковных служб и учил прихожан церковному пению. В 1921 году отец Сергий был возведен в сан протоиерея. Все это время он продолжал преподавать русский язык и литературу в школе.
В 1922 году власти стали чинить препятствия тем, кто одновременно со служением в храме занимался преподавательской деятельностью в советских общеобразовательных учреждениях. На следствии в 1937 году протоиерей Сергий сказал, что оставил служение в храме в 1922 году ввиду опубликования декрета, запрещающего священнослужителям быть преподавателями. Уйдя из Никольского храма, отец Сергий регулярно служил без зачисления в штат в Никольском единоверческом монастыре (возможно, в 1922-1924 гг.), где в это время был настоятелем его товарищ по Духовной Академии епископ Никанор (Кудрявцев).
В 1926 году протоиерей Сергий решил оформить пенсию по инвалидности, что было связано с угрозой новой вспышки туберкулезного процесса в легких. Пенсию по инвалидности он получал небольшую, но оформление его отношений с гражданской властью позволило ему избавиться от того двусмысленного положения, в котором он оказался, будучи одновременно преподавателем советской школы и священником в храме; став пенсионером, он вернулся в клир Московской епархии.
В 1926 году отец Сергий был назначен настоятелем в храм Святой Троицы в Никитниках в центре Москвы. Основное помещение храма к тому времени было закрыто, и богослужения совершались в подклети церкви, где был расположен придел в честь Грузинской иконы Божией Матери. Первой задачей здесь отца Сергия стало восстановление богослужения в соответствии с уставом, и богослужение здесь стало совершаться так, как оно совершается в монастырях. Пелись и читались все положенные стихиры.
Это явление было характерно и для некоторых других храмов Москвы, где настоятелями оказывались ревностные и неленостные пастыри. В эпоху беспощадных гонений для многих верующих стала очевидна особая значимость молитвы, и прежде всего — молитвы церковной. Путь молитвы оказывался зачастую самым надежным путем ко спасению и единственной оградой, поддержкой и защитой среди гонений, бед и искушений. Вокруг Троицкого храма собрался крепкий приход. Здесь всё прихожане делали сами — пели, прислуживали в алтаре, читали за богослужением. И все это делалось бесплатно. Свечи прихожане брали сами, опуская посильную лепту в ящик, кто сколько мог.
Один из прихожан храма, Василий Петрович Савельев (впоследствии архимандрит Сергий), так описывает богослужение в храме: «После литии почти все свечи и лампады были погашены и храм погрузился во мрак. Молящиеся — их было немного, человек тридцать — сели на скамьи и сидя слушали поучение, полагавшееся на этот праздничный день. После чтения поучения и кафизм все светильники вновь были зажжены и певчие дружно запели псалом «Хвалите имя Господне», и не в четырех стихах, как поется обычно в храмах, а полностью. В этот момент из алтаря вышел священник, держа в руках пук горящих свечей, которые тут же были розданы молящимся. В храме стало светло, тепло и богато. Большие восковые свечи пред иконами горели ярко; подсвечники блестели золотом; паникадило сияло от восковых свечей; тихо мерцали разноцветные лампады; белоснежные узорчатые полотенца нежно облегали темные лики старинных икон; лица молящихся светились радостью, а певчие дружно, обиходным московским распевом продолжали петь стихи хвалебного псалма. "Иже порази языки многи и изби цари крепки”, — пели вдохновенно на одном клиросе, и столь же вдохновенно продолжал другой клирос: "Сиона царя Аморейска, и Ога царя Васанска, и вся царства Ханаанска”. Окончив этот псалом, певчие с еще большим подъемом запели другой псалом, в котором повествуется о том, как велик и чуден наш Господь Бог. По окончании этого псалма пели величание. Последний раз величание пели все присутствующие в храме. Это был момент наибольшего молитвенного подъема. Было радостно, так светло, так празднично, как бывает только на Пасху. Дальше следовало чтение Евангелия, в котором слова "Сей есть Сын Мой возлюбленный” звучали как непреложная, Божественная истина, озаряющая нашу жизнь и возводящая нас от земли на небо. Во время чтения первого часа почти все светильники были погашены и храм снова погрузился во мрак. Вокруг все стихло, и храм наполнился молитвою. Только ровный и спокойный голос чтеца нарушал благоговейную тишину и разносил по храму слова псалмов, которые сладко западали в размягченную душу. Законы и понятия чувственного мира, которые обычно порабощают нас, куда-то исчезли. Вместо них раскрылись законы и понятия другой жизни, духовной, Христовой, которая вне времени и пространства и которая чудесно преображает всех прикоснувшихся к ней чистым сердцем. "Яко тысяща лет пред очима Твоима, Господи, яко день вчерашний, иже мимо иде”, — слышались в затихшем храме слова псалмопевца.
Так, в молитвенной тишине закончилась праздничная утреня... Под большие праздники совершались "всенощные бдения”. Это означало, что мы начинали службу около десяти часов вечера и оканчивали в пять-шесть утра. Хотя внешнее убожество наших богослужений в такие праздничные дни было особенно очевидно, но мы его не видели. Теплота соборной молитвы все преображала, нищета раскрывалась богатством, а души наши преисполнялись светлой радости. По окончании службы была братская трапеза. Она была убога, так, кое-что, но и в ней сладость духовная была неизъяснимой. Она была отзвуком "вечери любви” первых христиан».
Однако попытка восстановления богослужения на основе следования букве церковного устава и поставление именно его в центр приходской жизни оказалась не вполне удачной. Архимандрит Сергий (Савельев) писал: «Воссоздание церковного устава в богослужениях не могло быть простым копированием того, что написано в уставе, так как для такого богослужения необходимы люди, не только любящие устав, но и живущие в соответствии с ним. А таких людей почти не было...
Протоиерей Сергий Голощапов этого не понимал. Он был убежден, что уставное богослужение найдет горячий отклик среди верующих и поддержка ему будет обеспечена. Но этому не суждено было осуществиться. Оказалось, что совершение уставных служб с "неуставными” людьми было таким трудным и неблагодарным делом, что даже и любители старины не проявляли рвения к тому, чтобы его поддержать. Они заходили в храм, выражали свое сочувствие отцу Сергию, но далеки были от того, чтобы разделить с ним его повседневные труды.
Единственными помощниками настоятеля в совершении уставных служб и в заботах о храме была небольшая группа молодежи. Но и она была связана с ним не столько внутренне, сколько внешне.
Причина этого заключалась в том, что настоятель имел на жизнь Церкви и на ее будущее безнадежно-унылый взгляд. Для него восстановление церковного устава было самоцелью. Он смотрел на жизнь Церкви, как на догорающую свечу, в горести склонив голову. Имея такой взгляд, он замкнулся в своих уставных увлечениях и своих духовных детей старался напитать тем же. Но его духовные дети были еще слишком молоды, чтобы удовлетвориться такой пищей. Для них само понятие "догорающей свечи” было чуждым. Догорать и чадить может все, но не Святая Церковь.
Для молодых самоцелью могла быть только жизнь во Христе. Восстановление же строгого уставного богослужения было необходимо им лишь в той мере, в какой оно эту жизнь помогало утвердить.
Это разномыслие между протоиереем Сергием Голощаповым и наиболее жизнедеятельной частью общины с течением времени все более нарастало и углублялось. А так как протоиерей Голощапов не способен был преодолеть это разномыслие, то община была обречена на распад. Этот распад произошел довольно быстро и совершенно неожиданным образом.
В 1927 году митрополит Сергий, замещавший тогда Патриаршего Местоблюстителя, митрополита Петра, находившегося в заключении, обратился к верующим с воззванием, которое породило в церковной жизни глубокое волнение.
Часть церковного общества осудила митрополита Сергия и откололась от него. В числе непримиримых противников его оказался и настоятель Грузинской общины протоиерей Сергий Голощапов...»
В 1927 году выступил с резкой критикой Декларации митрополита Сергия (Страгородского), предусматривавшей далеко идущие уступки советской власти. Вошёл в каноническое общение с митрополитом Иосифом (Петровых) и становится заместителем протоиерея Валентина Свенцицкого в руководстве московскими «иосифлянами». После ареста летом 1928 года протоиерея Валентина Свенцицкого, стал настоятелем храма Николы «Большой Крест» на Ильинке, продолжая руководить и православной общиной храма в честь Грузинской иконы Божией Матери, закрытого 30 сентября 1929 года.
В конце двадцатых годов началась новая волна гонений на Русскую Православную церковь. 30 сентября 1929 года Троицкий храм был закрыт, а 28 октября его настоятель протоиерей Сергий был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму.
11 ноября следователь Александр Казанский допросил священника. На заданные ему вопросы отец Сергий ответил таким образом: «Принадлежа к Дмитровской группе в силу подчинения ее митрополиту Петру Крутицкому, я интересовался только церковной стороной их деятельности, а их политическую физиономию я не представляю себе до сего времени. Правда, мне иногда приходилось знакомиться с их документами или с документами их сторонников, но я как-то, по-моему, проглядывал антисоветские места в них. Во всяком случае, я таких документов, четко антисоветских, не помню».
20 ноября 1929 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Сергия к трем годам заключения в Соловецком лагере особого назначения.
По прибытии в лагерь священник сразу же был отправлен на общие работы на лесные разработки, находившиеся в глубине большого Соловецкого острова, представляющего собой топкое, болотистое и непригодное для жилья место. На Соловки он попал в то время, когда там еще не окончилась эпидемия тифа, и после недели работы в лесу отец Сергий тяжело заболел и был помещен в центральную больницу лагеря.
Здесь выяснилось, что он хорошо знает латынь и имеет высшее, хотя и богословское, образование. После выздоровления начальник санчасти предложил священнику сдать экзамен на помощника лекаря. Сдав экзамен, отец Сергий остался в санчасти в качестве помощника лекаря, что помогло ему выжить, несмотря на слабое здоровье, в условиях лагеря.
В санчасти было много верующих, и под большие праздники они совершали богослужения, что являлось для них большим утешением. Однако службы эти лагерным начальством не разрешались, и время от времени администрация лагеря обыскивала бараки, изымая все вещи и книги, относящиеся к богослужению. Так, в октябре 1930 года у протоиерея Сергия были изъяты богослужебные книги, епитрахиль, поручи, просфоры, запасные Дары, иконки, кадильница и ладан.
Сразу же после ареста священника его семья была выселена в комнату, которая являлась сторожкой, где когда-то жил один сторож, теперь она была разгорожена дощатыми перегородками на четыре темных и сырых комнатушки.
Летом 1931 года протоиерей Сергий был выслан из Соловков в город Мезень Архангельской области. Тогда же в Москве была арестована его жена, которая также была сослана в Мезень. Условия жизни здесь были крайне суровыми, работа если и была, то только физическая, которая и отцу Сергию, и его жене была не по силам. Жили они, снимая проходную комнату у не отличавшихся доброжелательностью хозяев, а кормились тем, что им удавалось выручить за даваемые ими уроки и от продажи бумажных цветов, которые они научились здесь делать.
Летом 1934 года срок ссылки окончился и им разрешено было выехать из Архангельской области в центральную Россию. Они поселились в городе Муроме Владимирской области. Через полтора года им разрешили переселиться ближе к Москве, но не ближе ста километров. Они выбрали Можайск и поселились здесь. Можайск в то время был переполнен людьми, вернувшимися из ссылок и лагерей, было трудно найти квартиру и невозможно было найти работу. У отца Сергия в это время обострились его болезни и к бывшим прибавились трофические язвы на ногах. В 1936 году жене священника Ольге Борисовне разрешили вернуться в Москву. Она устроилась домработницей, и с этого времени у семьи появился небольшой, но постоянный заработок.
По свидетельству сына, священник в это тяжелое время, когда не виделось никакой перспективы на улучшение обстоятельств жизни в будущем, не только не падал сам духом, но и поддерживал всех, кто обращался к нему за помощью. В крохотной комнатке, которую он снимал в Можайске, отец Сергий устроил маленький алтарь и здесь совершал утренние и вечерние службы, горячо молясь за всех страждущих и гонимых христиан.
Протоиерей Сергий был арестован 7 декабря 1937 года во время совершения всенощной в своей крохотной комнатке и заключен в тюрьму в городе Можайске. На следующий день состоялся допрос.
— Чем вы занимались, проживая в Можайске? — спросил следователь.
— Проживая в Можайске в течение двух лет, я нигде не работал. Периодически я давал уроки на дому в Москве.
— Для какой цели вы имеете облачение и ряд других церковных вещей?
— Я интересовался и интересуюсь археологической и художественной стороной церковных вещей, и собирал их в течение всей свой жизни.
— Занимаетесь ли вы незаконным богослужением и где?
— Незаконным богослужением я не занимался.
— Какую вы вели контрреволюционную деятельность среди населения?
— Никакой контрреволюционной агитации среди населения я не вел.
В тот же день был допрошен хозяин дома, в котором жил отец Сергий; он показал, что ему приходилось бывать в комнате, где жил священник, и видеть в ней церковное облачение, дарохранительницу, церковные сосуды, подсвечники, чаши, кадило, ладан, свечи и уголь для кадила. Исходя из этого он полагает, что священник уходил по вечерам с сумкой и занимался незаконным богослужением, не возвращаясь на квартиру по два-три часа.
— Что вам известно о контрреволюционной деятельности священника? — спросил свидетеля следователь.
— О контрреволюционной агитации священника сказать ничего не могу, так как он вел себя очень скрытно и мне с ним не приходилось разговаривать.
На следующий день было составлено обвинительное заключение, в котором говорилось: «Будучи допрошенным в качестве обвиняемого, Голощапов виновным себя не признал, но достаточно уличается показаниями свидетеля».
16 декабря тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Протоиерей Сергий Голощапов был расстрелян 19 декабря 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.
Память священномученика Сергия (Голощапова) совершается 7 / 20 декабря, в день Собора новомучеников и исповедников российских, в 4-ю субботу по Пасхе - Собор новомучеников в Бутово пострадавших, 10 / 23 августа - Собор новомучеников и исповедников Соловецких и в день Собора новомучеников Красногорских.
Священномученик Павел родился 23 мая 1888 года в селе Чернево Московского уезда Московской губернии. Отец его, священник Дмитрий Иванович Успенский служил в местной церкви Успения Пресвятой Богородицы. Священником он был очень деятельным, его тщанием в 1890-х годах был построен новый Успенский храм. В 1910 г. священник Дмитрий Успенский занимал должность благочинного по 7-му округу Московского уезда. Кроме Павла в семье были ещё дети, известно о Пантелеимоне и Василии.
В 1904 г. юный Павел окончил Перервинское Духовное училище, в 1911 г. – Московскую Духовную семинарию. После этого два года служил учителем Каменковской церковно-приходской школы Богородского уезда. 3 ноября 1913 г. Павел Дмитриевич сочетался браком с девицей Анной Александровной Раевской. Венчал молодых священник Архангельской церкви села Игнатьево Павел Гумилевский. 15 декабря 1913 г. Павел Дмитриевич Преосвященным Василием, епископом Можайским был рукоположен в дьяконы, а 20 декабря – в священники, после чего был назначен настоятелем Троицкой церкви, на место своего тестя.
Через год в семействе Успенских рождается дочь Серафима, а затем другие дети: Константин (1916), Соломонида (1922), Сергий (1925) и Зоя (1932).
С момента октябрьского переворота 1917 года начинаются гонения на Церковь и её служителей, особенно они усиливаются с началом эпохи коллективизации. С 1930 г. семью священника обложили непосильными налогами и госпоставками. На отца Павла, как на «служителя культа» госпоставки устанавливаются в форме так называемого «твёрдого задания», то есть власти требовали выполнять госпоставки в определённый срок, который, как правило, был небольшим. К священнослужителям у сельских властей отношение было особое, ни бедность, ни наличие малолетних детей не уменьшали бремени «обязательств» перед государством. Платить заставляли на общих основаниях, а госпоставки выполнять по нормам установленных для кулаков. Естественно, отец Павел не выполнил все госпоставки в срок, за что у семейства Успенских сельсовет отобрал корову и надворные постройки. Семья священника постепенно обнищала и к 1937 г., у них уже не было никакого ценного имущества. С 1930 по 1936 г. священника Павла Успенского подвергли лишению избирательного права, естественно поражение в правах распространялось на всю его семью. В 1930 г. Троицкая церковь была закрыта. Священник Павел Успенский остался без прихода. Церковное начальство направило его настоятелем в Воскресенскую церковь села Васильевское, где он прослужил до 1932 г. В 1932 г., по всей видимости, Воскресенская церковь также была закрыта, и священник вновь остался без места. За 1932 год отец Павел сменил несколько приходов. Он служил в храме села Чашниково, в Космо-Дамиановской церкви села Большего Мытищинского района, в церкви Живоначальной Троицы села Царицыно. С конца этого года, до середины 1936 г. служил в Михаило-Архангельской церкви села Нехорошево Серпуховского района, во время служения он проживал в соседнем селе Съяново, где даже получил паспорт. В 1936 г. Михаило-Архангельскую церковь видимо власти закрыли, и священника направили на другой конец Подмосковья. С июля 1936 г. он служил в храме Рождества Богородицы села Рудня Куровского района. Неизвестно, сколько времени прослужил он в этом храме, но к 1938 г. он постоянно находился в селе Сафроново, и, по словам местных жителей, служил либо в соседней Успенской церкви села Липитино, либо где пригласят.
В 1938 году на отца Павла в Михневском отделе НКВД завели уголовное дело. За один день, 15 марта чекисты опросили троих свидетелей, которые охотно дали показания против священника. Известно, что один из свидетелей был в довольно близких отношениях с отцом Павлом, часто с ним встречался и беседовал, но, в конце концов, пошёл и добровольно донёс на священнослужителя в НКВД. Доносчик был сам не в ладах с законом, и, видимо, с помощью доноса хотел показать свою лояльность советской власти. Других свидетелей долго искать не пришлось, один был председателем сельсовета, другой председателем местного колхоза.
Так, один из лжесвидетелей об антисоветской деятельности священника доносит следующее: «Мне известны следующие факты. Это было в период уборочной кампании 1937 года. Он говорил мне и другим колхозникам, что советская власть весь урожай забирает у колхозников, поэтому в колхоз ходить не надо, так как всё равно из урожая колхозники ничего не получат и будут голодать и терпеть нужду, и работать будете на чужого дядю. По адресу советской власти говорил, что советская власть будет свергнута, так как началась война в Испании и Китае, скоро будет и у нас и советской власти больше не будет».
Другой лжесвидетель обвинял отца Павла в критике Сталинской конституции. Он показывал, что отец Павел якобы говорил следующее: «Эта конституция есть только обман для народа, так как в ней написано одно, а на деле проводится другое. Мы должны выбирать все и кого хочешь, а на это права не дают и заставляют голосовать за того, кто нужен коммунистам».
19 марта отец Павел был арестован. В его доме провели обыск, но ничего не обнаружили для изъятия, за исключением паспорта. Начинаются допросы. На допросах отец Павел держится очень мужественно, на все обвинения отвечает одной фразой «виновным себя не признаю». Уместно привести текст протокола.
- Признаёте ли себя виновным в предъявленном вам обвинении, в том, что вы, будучи враждебно настроены к советской власти, проводили антисоветскую контрреволюционную агитацию?
- Виновным себя не признаю.
- Вы проводили антисоветскую контрреволюционную агитацию среди колхозников, говорили, что урожай собирать не надо, т.к. всё равно ничего не получите, он весь пойдёт государству, а вы будете голодать и терпеть нужду. Признаёте себя в этом виновным?
- Виновным себя не признаю.
- Вы среди граждан говорили, что советская власть – есть власть угнетения, угнетения для народа. И когда только избавят нас от этой власти, но скоро будет война, и эту власть к рукам приберут, и народ отмучается от этого угнетения. Признаёте себя в этом виновным?
- Виновным себя в этом не признаю.
- Вы клеветали на Сталинскую конституцию, говорили, что она есть обман для народа. Признаёте себя в этом виновным?
- Виновным себя в этом не признаю.
- Вы подпаивали вином колхозников с тем, чтобы они не ходили на колхозную работу с тем, чтобы сорвать уборку урожая. Признаёте себя в этом виновным?
- Виновным себя не признаю.
- Следствие требует дачи правдивых показаний о вашей антисоветской контрреволюционной деятельности.
- Виновным себя не признаю, так как я никакой антисоветской контрреволюционной агитации не вёл. Больше добавить к делу ничего не могу.
В протоколе допроса от 25 марта следователь повторяет все предыдущие вопросы, но вновь получает ответ: «Виновным себя не признаю». Видя упорство священника, сотрудники НКВД решили организовать очную ставку со свидетелем, который донёс на отца Павла. Неизвестен результат очной ставки, но после нее чекисты рапортовали о том, что обвиняемый признал свою вину в контрреволюционной деятельности. По окончанию очной ставки его заставили подписать протокол, что он согласен с окончанием следствия. Но из этого совершенно не ясно, признал себя виновным священник или нет.
В тот же день,14 мая 1938 г., уполномоченный Каштанов, составляет документ об окончании следствия, и постановил следственное дело представить на рассмотрение Особого Совещания НКВД СССР. 7 июля 1938 г. дело было рассмотрено Судебной тройкой при УНКВД. Тройка постановила: «Успенского Павла Дмитриевича расстрелять. Лично принадлежавшее имущество конфисковать». 4 июля 1938 г. безвинный страдалец был казнён на Бутовском полигоне.
После смерти Сталина в 1953 г., у родственников репрессированных появилась надежда на то, что они, наконец, узнают о судьбе своих близких. В 1956 г. матушка отца Павла Анна Александровна написала заявление в прокуратуру с надеждой, что-либо узнать о своём муже.
В ответ на эту жалобу работники прокуратуры пригласили Анну Александровну в бюро справок управления КГБ. Сама матушка прийти не смогла, пришла старшая дочь Серафима Дубанова, ей уполномоченный объявил, что « Успенский П.Д., находясь в ИТЛ, 26 апреля 1943 г. умер от кровоизлияния в мозг», смерть его зарегистрирована в Михневском ЗАГСе. Как видно, в то время власти не могли сообщить правду о расстрелах, говорили, как правило, о том, что репрессированный умер от кровоизлияния в мозг, от туберкулёза и т.п.. В отношение же следственного дела Успенского П.Д., то оно получило существенное продолжение. Вновь был передопрошен один из свидетелей, бывший Председатель сельсовета (двое других к этому времени умерли). На этот раз свидетель от своих показаний отказался и уже заявил следующее: «Среди каких колхозников Успенский проводил контрреволюционную деятельность, и в чём она выражалась, и проводил ли он эту контрреволюционную деятельность, я не знаю». Относительно методов допроса он так же поведал, что его «…допрашивали ночью, допрос проводился быстро. Протоколов допроса мне не читали. Начальник районного отделения НКВД Михневского района говорил мне: «Давай скорей подписывай, надо ликвидировать духовенство», и говорил также: «Давай наговаривай больше», и я подписывал протокол, не читая».
16 марта 1957 г. прокурор Московской области обращается в Президиум областного суда с протестом по делу Успенского Павла Дмитриевича, где просит «Постановление Тройки в отношении Успенского отменить и дело производством прекратить за недостаточностью улик для предания его суду». 2 ноября 1957 г. Президиум Московского Областного Суда постановил: «Протест удовлетворить. Постановление Тройки…отменить и дело…за не доказанностью обвинения производством прекратить».
В 2000 году священномученик Павел Успенский был прославлен в Лике святых Новомучеников на Юбилейном Архиерейском Соборе.
Память священномученика Павла (Успенского) совершается 21 июня / 4 июля, в день Собора новомучеников и исповедников российских и в день Собора новомучеников Красногорских.